На исторической сцене славяне возникают внезапно, вдруг. Поразительна единовременность, с какою именно в VI веке появляются все письменные сведения о них и тогда же само название — «славяне». Поразительно и то, что будто сразу рождается совершенно определенный исторический образ народа и территория его расселения указывается всеми историческими источниками совершенно однозначно.
А для исследователей так же сразу появляется и «археологический эквивалент» славян — относящаяся к VI веку «культура пражского типа». И, наконец, у лингвистов достаточно материалов, чтобы решительно утверждать: до VII века все славянские племена говорили на одном, общем языке, который распался лишь впоследствии.
Очевидно, и самосознание славян, осознание себя единым народом с общим языком и территорией тоже появляется в VI веке. Славяне, которые совсем недавно принадлежали к разным племенам с разными местными названиями, с характерными особенностями хозяйственно-бытового уклада и культуры, с какого-то момента осознают себя славянами!
И тем не менее, если попытаться сделать хоть один маленький шаг в глубь времени от того момента, который так единодушно фиксируют все три группы источников — исторические, археологические и лингвистические,- мы попадем в провал, в пустоту. Той культуры, которая явно могла бы быть предшественницей известной нам славянской, мы не найдем.
Речь пойдет прежде всего об историках и археологах. О лингвистах говорить не будем, потому что они фиксируют течение процесса, а не конкретные временные рамки, в которых происходят те или иные события. Чтобы сказать, где формировался общеславянский язык, когда именно проходил такие-то стадии в своем развитии до VII века, лингвисты должны обязательно привлекать данные других наук.
Историки, естественно, до появления в их источниках имени «славяне», обнаруживают самые разные названия племен, которые в большей или меньшей степени могут относиться к тем, кто позже стал зваться славянами, но эту связь можно лишь предполагать. Такого рода построения, догадки появляются очень давно: уже в VI веке историки высказывали предположения, например, что венеды и склавины — один и тот же народ. А насколько в самом деле могут или не могут быть сопоставлены с праславянами бесчисленные более древние народы вроде невров, о которых, скажем, пишет Геродот в V веке до новой эры,- этот вопрос остается до сих пор открытым.
И археологи также не обнаруживают истоков монолитной культуры VI века. Ее прямые предшественники нам не известны.
В чем тут причина? Думаю, в том, что не срабатывает традиционный археологический подход, рассчитанный на изучение культурных форм, меняющихся плавно и постепенно. Именно такую эволюцию культуры пражского типа мы можем проследить, но только «вверх», приближаясь в направлении к настоящему. Когда же пытаемся идти «вниз» во времени, то классический типологический ряд обрывается. Тех типов вещей, которые были бы предковымн для основных, немногочисленных форм славянской культуры, мы не обнаруживаем. Так не в том ли дело, что сам по себе взрыв славянской активности был настолько резким, что происшедшие изменения оказались революционными и законы эволюции к ним не подходят? А типологический метод разработан именно для исследования плавного развития и в данной ситуации не срабатывает принципиально? Но тогда следует искать другие пути.
Надо сказать, ситуация не столь уж редкая, а, скорее, типичная для археологии. Как правило, если речь идет о достаточно яркой и своеобразной культуре, первая и основная проблема — ее происхождение. Пожалуй, главный вопрос археологии — почему новые культуры появляются внезапно. Очевидно, дело здесь в каких-то качественных преобразованиях, понять которые на археологическом материале (а иного подчас просто нет) очень непросто.
Особенность ситуации в славистике — не только археологической, но в славистике в целом, как мне представляется, состоит в том, что сейчас определились новые качественные характеристики общего подхода к этой проблеме. Их две.
Первая касается междисциплинарного уровня, это так называемый пурификационный подход (пурификация-очищение). При нем данные каждой дисциплины берутся сами по себе, без связи со сведениями других дисциплин. До сих пор основные характеристики — лингвистические, исторические, археологические — строились на том, что мы называем комплексным подходом, то есть когда исчерпываются возможности одной дисциплины, приходит на помощь другая. Так, например, лингвисты получают свои датировки, привлекая данные археологии. А историки уточняют свои представления о динамике этнического процесса, пользуясь данными лингвистики. Пурификационный же подход подразумевает, что сначала должна быть выстроена в предельно завершенном виде модель процесса средствами одной дисциплины. Модель процесса славянской истории, скажем, только по материалам языковым. Согласно этой модели обрисовывается общая для предков славян и балтов (от балтов происходят литовцы и латыши) группа близких диалектов. В южной части зоны распространения этих диалектов в какой-то исторический момент часть населения обособляется, и язык, на котором говорит население этого региона, начинает развиваться форсированно, приобретая специфические, уже «славянские» особенности. Мы сейчас как будто можем дополнить эту модель (в ее балтийской части) за счет археологических данных: в низовьях Немана — Вислы с середины I тысячелетия до нашей эры прослеживается развитие тех культур и, наверное, диалектов, которые дали «балтийские» в строгом смысле слова языки; территория, на которой идет этот процесс, охватывает далеко не всю первоначальную «протославянобалтскую зону».
Протославяне и протобалты — то население, которое было вовлечено в формирование новых [этносов и балтов и славян. И которое лишь позднее было поглощено одной из этих двух Этнических групп.
Эту лингвистическую модель примем в ее кнове (пока — без точных датировок и детального определения территорий).
А что может быть основой для построения археологической модели? Как я уже сказал, ^типологический метод тут не срабатывает. И вот теперь речь пойдет о второй качественной характеристике нового подхода к проблеме. Наряду с формально-типологическими приемами исследования в последнее десятилетие утверждается подход структурно-типологический. За основу для сравнения берется не внешнее сходство найденных предметов разных районов и столетий, а нечто более общее — сходство структуры культур. Допустим, набор посуды в одной из них включает миски, кувшины, горшки, в другой же состоит из одних горшков, только разных размеров. Археологи скажут, что имеется «культура мисок», «культура горшков». Так вот, культура горшков А с большей вероятностью превратится в культуру горшков Б, чем в культуру мисок. Ведь при этом она не изменит своей структуры, хотя, конечно, формы горшков будут меняться и могут даже стать совершенно иными, потеряв свои первоначальные признаки.
С другой стороны, и культура мисок «постарается» не менять свою структуру, хотя форма миски, безусловно, измениться может.
Что предшествует культуре пражского типа на ее основной территории? Яркие, типичные «культуры мисок» — пшеворская и черняхов-ская! Но культура пражского типа — «культура горшков». И отличие не только в этом. Другой тип жилищ — квадратные полуземлянки с печью в углу; другой погребальный обряд — трудноуловимые вариации сожжений, без вещей;
нет металлических украшений, а пшеворская и черняховская — это, как известно, «культуры фибул»: с наборами характерных бронзовых застежек. То есть никакой преемственности.
Структурно же культуры, близкие пражской, легче обнаружить не в лесостепной зоне Восточной Европы, и не в Средней Европе,- а севернее — в лесной зоне, в пределах Северной Украины, Южной и Средней Белоруссии и прилегающих районов, в культурах раннего железного века.
Местные находки хорошо соответствуют «протославянобалтскому языковому состоянию» лингвистической схемы. Небольшие родовые коллективы на протяжении многих веков, с рубежа второго и первого тысячелетий до нашей эры жили в укрепленных родовых поселках. Углубленное в земле однокомнатное жилище с очагом в углу (это в милоградской и культуре штрихованной керамики). В других культурах жилища тоже однокомнатные, но удлиненные. Керамический комплекс — горшки со «штриховкой» или без нее. Погребальный обряд — трудноуловимый, но прежде всего — сожжение, без вещей, с очень простым внешним оформлением. Интересны и открытые на городищах культур раннего железного века языческие святилища. Это круговые ограды, с большим идолом в центре и малыми — по периметру. То же и в некоторых достоверно славянских культовых сооружениях.
Для обоснования «северной» или «лесной гипотезы» происхождения славян очень важна своего рода «вибрация», изменения, которые упомянутые культуры переживают в начале новой эры. Какие именно? Милоградская просто исчезает, культура штрихованной керамики, да и близкая ей днепро-двинская постепенно меняют свой облик — городища сменяются неукрепленными селищами, исчезает «штриховка» на керамических сосудах. Можно проследить и движение населения внутри района, занятого этими культурами, движение, направленное на юг. Почему на юг? Что за причины его вызвали?
Главное событие, которое, видимо, служит эквивалентом лингвистически выявленному отрыву южной части населения лесной зоны, будущего славянства, от первоначального славя-но-балтского единства, связано с появлением во II веке до новой эры — I веке новой эры зарубинецкой культуры. Появление ее — лишь одно звено в цепи изменений, охвативших всю Среднюю и относительно большую часть Восточ-ной Европы. Эти изменения крупномасштабные, в ряд их вписывается на востоке смена скифов сарматами в Причерноморье, а на западе — спад кельтской активности и нарастание активности германцев.
Кельты и германцы, с одной стороны, скифы и сарматы — с другой формируют на этом не очень строго определенном пространстве средней и южной части Восточной Европы культуры предримского времени. Сейчас у нас есть очень надежные хронологические и типологические показатели, которые позволяют зарубинецкую культуру вполне определенно связать с народом «бастарнов», живших, согласно историку и географу I века новой эры Страбону, как раз там, где мы эту культуру находим. Бастарны в языковом отношении ближе стояли к прагерманцам, хотя их культура и язык, возможно, несли определенный кельтский отпечаток и даже подвергались воздействию сарматов. Именно с появлением зарубинецкой культуры, которая, судя по всему, дала начальный толчок переменам, и начинаются все те преобразования в лесной зоне, которые в дальнейшем привели к появлению культуры пражского типа.
Сам по себе процесс движения народов по «балтийско-понтийскому коридору» (от побережья Балтики, через междуречье Вислы-Немана, с выходами в верховья Днестра, на правые притоки Днепра и дальше к Черному морю, то есть с северо-запада на юго-восток) — один из важнейших моментов в истории древней Европы в целом. И вот почему.
Если мы попробуем построить широкую панораму с древнейших времен, то на протяжении предшествующих тысячелетий (подчеркиваю — тысячелетий) импульсы культурные и, очевидно, этнические шли в прямо противоположном направлении — с юго-востока на северо-запад. Видимо, именно с направленным так движением племен было когда-то связано формирование праиндоевропейцев. Но к моменту, когда выделялся праславянский язык, сложилась следующая ситуация. Существовало несколько крупных, непохожих друг на друга по культурно-хозяйственному укладу регионов: первый — район Средиземноморья в его античном, уже сложившемся виде, долгое время источник всех культурных импульсов; очень близким по’ своим культурным характеристикам к этому району, точнее к его западной части, оказывается кельтский мир, но значение его в жизни Европы, достигнув максимума к середине I тысячелетия до новой эры, затем падает. Тяготеют к этой большой зоне, с одной стороны, фракийцы, иллирийцы — то есть южные индоевропейцы, с другой — индоевропейцы северные, то есть германо-балто-славянская языковая семья. Очень важно, что незадолго до середины первого тысячелетия до новой эры в область северных индоевропейцев вклинивается «южный» этнический массив: племена лужицкой культуры, которым, видимо, первоначально принадлежал этноним «венеды» В языковом отношении эти венеды бликже всего иллирийцам (тут можно вспомнить иллирийских «венетов», от которых — Венеция в Северной Италии!), а следовательно — и к италикам и, в какой-то мере, к кельтам. Именно лужицкая культура представляла собой аванпост средиземноморского мира, выдвинутый на север к самому побережью Балтийского моря. Она рассекала древний североевропейский массив. Внутри же него теперь можно выделить собственно северных индоевропейцев (в первую очередь прямых предков германцев) и восточную группу индоевропейцев, которых я назвал бы «лесными индоевропейцами», чтобы подчеркнуть специфику их жизни. Именно они и станут в дальнейшем общими предками балтов и славян.
Ситуация разделения североиндоевропейского массива лужицкой культурой надвое сохраняется примерно до III века до новой эры, когда лужицкая культура гибнет под ударами кельтов, движущихся с запада, скифов, беспокоивших ее своими вторжениями с востока, и наступающих от побережья Прибалтики поморских племен (о них пойдет речь дальше). Клин, разделяющий две группы племен, исчезает. И вот ко II веку новой эры два громадных этнических массива — северные и лесные индоевропейцы — приходят в непосредственное соприкосновение, а балтийско-понтийский коридор, о котором я говорил, образует зону их взаимодействия, где и происходят в дальнейшем важнейшие из интересующих нас событий.
Теперь вернемся к культуре поморских племен, которую упомянули лишь мимоходом.
Именно начиная с ее образования, с VI-V веков до новой эры, мы и прослеживаем серию импульсов, которые в отличие от прошлых столетий направлены не с юго-востока на северо-запад, а, наоборот, с северо-запада. Крупнейшие слависты включают поморскую культуру в круг тех, что имеют непосредственное отношение к славянскому этногенезу. Формируется она на буквально крошечном пространстве в низовьях Вислы, а потом распространяется вплоть до Белорусского Полесья. Но тем не менее дальнейшего развития не получает, сравнительно быстро исчезая. Однако во II веке до новой эры на всей территории, охваченной ею, формируется целая система культур, в которую входят бурно развивающиеся и распространяющиеся с северо-запада на юго-восток культуры германские, те, что восходят к ясторфской культуре. К ней же очень близка и генетически с нею связана пшеворская культура. И третья в этом ряду — культура зарубинецкая, которую связывают и с поморской в какой-то мере, и с ясторфской. Таким образом движение, начавшееся с образования поморской культуры, продолжится и уже «в лице» зарубинецкой культуры достигнет среднего Днепра.
Но и зарубинецкая культура, если ее отождествлять с бастарнами, окажется тоже сравнительно замкнутым и локальным историческим эпизодом. Бастарны пришли, прожили здесь какое-то время, а потом сдвинулись дальше на юг, к границам формирующейся Римской империи. Словом, следов зарубинецкой культуры во II веке новой эры археологи уже не находят на территории Восточной Европы. Зато освободившееся пространство заполняют древности, которые часто называют позднезару-бинецкими, или постзарубинецкими. Их оставило то лесное население, которое пережило вторжение бастарнов, как и их уход, оставаясь на старых местах, но часть этих лесных жителей уже с рубежа новой эры приходит в движение. Именно в них можно видеть свенедов» Тацита, которые жили между бастарнами и феннами (финскими племенами лесной зоны?), ведя подвижный, разбойничий образ жизни.
«Бастарнский эпизод», вызвавший к жизни «протозарубинецкие культуры», — важный, хотя и сравнительно короткий этап славянской истории. Его сменяет построенный по той же схеме «готский эпизод» — движение германских и других племен к югу по тому же балтийско-понтийскому коридору, движение, которое привело к образованию в конце II — начале III века новой эры многоэтничной «готской державы» в Северном Причерноморье.
В последние десять лет археологами обнаружена одна из важных культур «постзарубинецкого круга». Датируется она временем, предшествующим появлению культуры пражского типа. Она названа — «памятники киевского типа». Это полуземлянки с очагом, горшки, обряд сожжения-словом, найдена та же структура, что очень скоро окажется характерной для будущей пражской культуры! И в то же время киевский тип — значительно ближе по структуре к культурам раннего железного века, чем более поздний, пражский. Памятники киевского типа сосуществуют с «культурами мисок и фибул» — черняховской и пшеворской. Думаю, в создателях памятников киевского типа с большей долей вероятности можно видеть тех «венедов» и «антов», с которыми в III-IV веках воевали готские короли.
В конце IV века в Северное Причерноморье и далее в Европу вторгаются гунны. Они смели готскую державу и заставили германцев двинуться далеко на запад. Срабатывает принцип домино: готы, приводя в движение другие племена, окажутся в конечном счете в Италии, во Франции, в Испании и «по дороге» примут участие в формировании почти всех европейских народов: предки o6щеевропейские — и ничьи. А пространство средней и южной части Восточной Европы, откуда ушли вандалы, лангобарды и другие германские народы, становится ареной активной деятельности славянства. В это время в течение V — начала VI века — и складывается культура пражского типа.
Структурные отношения археологических культур можно выразить так: культуры раннего железного века — постзарубинецкие культуры (памятники киевского типа) — культура пражского типа.
Вот та археологическая модель, которая не тождественна лингвистической, но совпадает с ней в основных, узловых моментах. Модель позволяет датировать определенные этапы культурно-языкового процесса. До середины I тысячелетия до новой эры продолжает, по-видимому, существовать достаточно аморфная и в языковом, и в культурном отношении общая «протославяно-балтская» среда; археологически Она представлена родственными друг другу культурами раннего железного века лесной зоны.
Чуть позже, ближе к рубежу новой эры, в связи с движениями поморцев, зарубинцев, готов начинается обособление южной, «венедской» части этого балто-славянского населения (постзарубинецкие культуры и, прежде всего, памятники киевского типа). Когда же в IV-V веках, словно специально для этого, высвобождается место на юге, на исторической сцене появляется славянская культура пражского типа, как раз накопившая необходимый потенциал.
* * *
Что же принесла эта культура на громадные пространства от Припяти до Карпат, до Средней Эльбы на западе и до Дуная на юге?
Население лесной зоны, придя в движение, взяло с собой только самые необходимые — и устоявшиеся — компоненты своей культуры. Прежде всего речь идет о планировочном решении жилища. Техника строительства будет меняться со временем, тем не менее сохраняется композиция жилого пространства (а значит, остаются прежними форма семьи, ее состав, семейные отношения). Во-вторых, сохраняется характер керамического комплекса. Это «культура горшков». В зоне, где от Эльбы к Висле и до Северного Причерноморья были распространены исключительно «культуры мисок», появляется «культура горшков», совершенно такая же, какая на протяжении тысячи лет господствовала в более северных районах. Да, остался тот же самый «лесной сервиз»: части его несколько изменились, но не настолько, чтобы можно было говорить о типологическом разрыве.
Третий момент связан с погребальными ритуалами. В лесных культурах безусловно господствует трупосожжение с очень скупым внешним оформлением. Это обряд, который, между прочим, прекрасно помнила «Повесть временных лет» — «кости в посудине малой ставили на столбе на путех»…
И, наконец, четвертое: крайне редки украшения из цветного металла (серебра, даже бронзы). Его было мало. Может быть, отсутствие металлических украшений возмещалось другой традицией: скажем, традицией вышивать уборы, расшивать одежду цветными узорами (археологически это уловить очень трудно, плохо сохраняются такие вещи).
К этому ряду, который выстраивается по материалам археологии, можно добавить некоторые звенья, которые отмечали слависты-этнографы, начиная с немецкого философа XVIII века И. Гердера, и прежде всего среди них — музыкальность славян. ‘Константинопольский хронист Феофилакт Симокатта оставил драгоценное для нас свидетельство о славянских послах, поразивших воображение византийцев тем, что без оружия прошли от берегов Прибалтики до Византии с гуслями через плечо. Речь идет о VI веке. Наверное, в культуре славян был особенно важен песенный, хоровой, музыкальный компонент, и он сохранился вопреки многочисленным переселениям, это то, что всегда носили с собой.
Материальная основа славянской культуры буквально сведена к минимуму (и в то же время ее достаточно для нормального жизненного обеспечения). Это одна из ее особенностей. При простоте компонентов понятны их универсальность, их распространенность. Всюду, куда приходили группы славян, пускай самые небольшие, этот скупой набор элементов они имели возможность сохранить. Отсюда же вытекает вторая, очень важная принципиальная особенность славянской культуры — ее открытость. Структуру из минимального числа элементов удобно наращивать новыми. В культуру пражского типа включаются те новшества, которые славяне обрели в Средней Европе в результате контактов и с греко-римским, германским, кельтским, и с сарматским, гуннским, аварским миром. Первое и основное из них — пашенное земледелие с использованием железных пахотных орудий. Оно становится общеславянским еще в эпоху культуры пражского типа.
Второе. Славяне едва ли не первыми из европейских земледельцев (это наблюдение И. Херманна) стали использовать лошадь как тягловое пахотное животное — очевидно, в результате взаимодействия с кочевниками. Все остальные земледельцы Европы пахали тогда на быках или на волах. В результате славяне могли быстро осваивать почвы лесной зоны:
использование лошади при пахоте втрое эффективнее!
Третье. У славян в культуре пражского типа очень важным культурным элементом была печь-каменка или глинобитный ее вариант. То и другое восходит к появившимся еще в германских культурах римского времени хлебным печам. Но если у германцев такие печи использовали именно для выпечки хлеба, дома же обогревали очагами, то у всех славян эта хлебная печка стала основным элементом жилища. Для нее не найти истоков в культуре лесной зоны, но она вошла в сложившуюся там структуру жилища органично и естественно.
В дальнейшем дополнят культуру наборы украшений. Новые их формы славяне позаимствовали отчасти из римско-византийского мира, отчасти от кочевников. Стоит отметить, что все ведущие формы славянских украшений имеют прототипы в арабском ювелирном ремесле. Не совсем ясны конкретные звенья связи, объясняющей это сходство, но импульс идет с юго-востока на северо-запад, из исламского мира через Византию в славянские пределы. Так, у всех славянских племен распространились височные кольца, украшение, которое отличает их от соседних этнических групп.
На этом этапе интенсивное обогащение культуры новыми компонентами ещё сохраняет общеславянский характер. Затем оно пойдёт уже за счёт заимствований, связанных с конкретными местными условиями. В северной части района своего расселения славяне вступают в контакт с германцами, скандинавами, западными балтами, в свою очередь обогащая и их культуры своими достижениями: например, скандинавы у славян позаимствовали плужную упряжку лошади. Встречное движение проявилось в распространении новых форм украшений, вооружения, судостроительства. На юге шло взаимодействие с кельтским, фракийским и кочевническим миром, результаты его сильно сказались на культуре болгар. На востоке развивались отношения с балтами и финно-уграми. «Наращивание» местной специфики стало причиной разделения славянства на группы и дальнейшего развития самостоятельных культур внутри славянства.
Открытость славянской культуры, которая предопределена самими условиями выхода с лесной своей прародины на историческую арену, обуславливает в дальнейшем очень высокий динамизм развития. Динамизм, который ярче всего проявился в VII-IX веках, когда формируются такие славянские государственные образования, как Великоморавская и Киевская державы. И сохраняет он свое значение на протяжении всей дальнейшей истории славянства. Я думаю, что это черта, которая задана в числе прочего и эпохой длительного, тысячелетнего вызревания в суровых условиях лесной зоны, и бурной обстановкой, в которой совершился выход из нее при жестком минимуме средств, унаследованных от предков. Минимуме, создающем условия для быстрого насыщения культуры новыми деталями на старой основе. Открытость славянской культуры — феномен давно известный, и значение его трудно переоценить, многое в наших исторических судьбах связано именно с этим.